В этой теме нет ответов

[Uri62]

 

Мне повезло с отцом. В детстве, дома по вечерам, мы мало общались, он всегда был на работе. Когда он уходил — я еще спал, когда приходил — я уже спал. Но уж выходные-то доставались мне. Первый раз он взял меня с собой на рыбалку, когда мне было лет пять. Впечатлений с той поездки осталось столько, что уже каждый следующий понедельник я пытался выяснить, куда и с кем мы поедем в выходные. Хотя по большому счету, мне было все равно. Главное что поедем! Весь пятничный день проходил в томительном ожидании, последние пару часов я сиднем сидел на балконе, выглядывая все въезжающие во двор машины в ожидании нужной. Вариантов было немного — либо видавший виды Москвич 401 дяди Вены, либо ушастый Запорожец дяди Гены — папиных друзей и соратников. Отец обзавелся «копейкой» только за пару лет до пенсии. Но тогда я уже был «взрослый», заканчивал школу. Еще бывал вариант, когда отец приезжал домой, и мы с ним выходили на Проспект с вещами, поджидая, когда нас подберет институтский газик. Бегали раньше такие небольшие автобусы. У отца на работе было полно любителей рыбной ловли и охоты, поэтому практиковались коллективные выезды на служебном транспорте. Иногда мы просто уезжали с ним «за Волгу» на пароходике. Я думаю, что это случалось тогда, когда мне не было места в чужой машине.
На рыбалках отец учил меня всему. И как рыбу ловить, и как жить по-людски. Я не помню его слов, но, наверное, главным был личный пример. Я точно знаю, что он никогда не врал. Даже в мелочах. Я не помню случая, когда он, пообещав мне что-то, не сделал, отговорившись какими-то проблемами. Возможно, я идеализирую, но поверьте, уже, будучи взрослым, в моменты принятия серьезных решений я задавался вопросом, а как бы поступил отец.
Любая рыбалка начиналась с заезда или захода в ЦГ. Кто помнит, так назывался Центральный гастроном на проспекте. Магазин проходился насквозь, с заходом почти в каждый отдел. Хлеб, чай, сахар, колбаса, и прочее. Конечно, взрослые всегда посещали «нужный» закуток за «Старкой» или «Перцовкой». Почему-то предпочитались именно эти жидкости, в небольшом количестве. Я же с вожделением ждал покупки двух бутылок «Саяны» и «охотничьих колбасок». До сих пор помню их вкус! Потом всё грузилось в машину, и … начинался праздник!
Ездили обычно в пойму, через весь город и плотину. Конкретное место выбиралось уже в дороге, путем обсуждения прошлых поездок и свежих слухов. На плотине обязательно смотрели в окна машины, как внизу, в воде, играя, вылетают вверх большие рыбы. Волжский проезжали быстро, он тогда заканчивался Рабочим поселком, а дальше была прямая и ровная, как зеркало, трасса до Средней Ахтубы. Отец говорил, что это не только дорога, но и резервная взлетно-посадочная полоса. В былые времена такие участки сознательно закладывались при строительстве дорог и за их состоянием следили специально.
Довольно быстро мы оказывались в поселке Крупское (Суходол), там была обязательная остановка у колодца, с ледяной и очень вкусной водой. Набиралась канистра, и мы въезжали в пойму. От духмяного запаха травы почти кружилась голова. Если ехали мимо каких-либо столбов, то поражало количество синегалок, сидящих на проводах. Редкой красоты птица, вся изумрудно-зеленая, с переливами. Куда они все теперь подевались? Петляли мы довольно долго, периодически сигналя клаксоном. Каждый гудок означал проезд очередного «скорбного места». Тут когда-то лопнуло колесо, здесь в прошлом году отказали тормоза, там застряли весной. Такой был шутливый стеб взрослых мужиков. Я-то крутил головой во все стороны, пытаясь не пропустить ничего из взрослых разговоров и интересного за окном, впитывая все как губка. Наверное, с тех пор во мне течет кровь, замешанная на запахе сена, полевых цветов и вкусе чая на озерной воде, с сахарком вприкуску. А может и с рождения течет, ведь отец-то родом из Ленинска…
Наконец, добирались до места. Отец выходил из машины и первым делом шел к озеру, вставал на берегу и долго смотрел на воду, прикидывая, как и что. Я, конечно, крутился рядом и слушал про тростник, кугу, стрелолист и прочую «водяную чуму», про то, где и почему завтра будет ловиться линь, а где окунь, или про то, где сегодня надо поблеснить щуку для раколовок. Мы редко брали с собой живую насадку, пойма давала нам все. Процесс рыбалки начинался с блеснения, так как необходимо было поймать несколько щук для ночной ловли рака. Порезанная на части, рыба привязывалась в раколовки, которые на длинных сухих «дрынах» опускались в воду прямо с берега. К заходу солнца щуки были уже пойманы, лагерь обустроен и начинались вечерние посиделки у костра, обычно часов до двух ночи.
Долгие разговоры обо всем на свете прерывались примерно каждые полчаса, для проверки раколовок. Мне во время обхода и подъема ловушек всегда доверялась почетная роль «бога огня», а точнее, хранителя прямоугольного фонарика. Были тогда такие, с одной квадратной батарейкой на 4,5 вольта. Освещая дорогу, места установленных «дрынов» и процесс извлечения раков, я чувствовал себя на равных с взрослыми, причастным к серьезному мужскому делу. Отец всегда поручал мне что-нибудь такое, не очень сложное, за что отвечал я один. Но и спрашивал всегда с меня, если не было хвороста, валялись в беспорядке вещи или был открыт полог у старой брезентовой палатки. Примерно к часу ночи раков уже было достаточно поймано и для «домой» и на насадку. Мы в пойме всегда ловили на раковую шейку. На неё брала любая рыба, от красноперки до окуня. Но главной целью, конечно, был линь.
Бамбуковые, трех и двухколенные удочки собирались с вечера, а священнодействие начиналось утром, еще до восхода солнца. Переговариваясь шепотом, все рассаживались в присмотренных заранее местах, забрасывая наживку в окошки травы или прогалы в чакане. Длинные гусиные перья замирали в воде по стойке смирно, а мы затихали на берегу в ожидании томительных, медленных линевых поклевок. Как только поплавок начинал лениво притапливаться, затем задумчиво всплывать, рука ложилась на удочку, готовая подсечь, дождавшись, когда гусиное перо «ляжет» или быстро пойдет в сторону. Линь по «серяку» ловился хорошо, с восходом солнца начинала мешать мелочь. По-быстрому долавливали на удочку окуней для ухи и снова собирались у костра. Рыба в садках, раки в мокром мешке, можно и позавтракать.
После трапезы все разбредались кто куда. До приготовления обеденной ухи было полно времени, и мы с отцом отправлялись бродить по окрестностям. Вот тогда, еще малого, отец научил меня осматривать озера и баклуши, примеряясь к направлению солнечного света, что бы при определенном угле было видно даже дно водоема. Так искались готовые, уловистые точки. Научил тихо подходить к берегу в тенистых местах, где прячась за стволом дуба или кустом травы, можно разглядеть в воде копающегося на дне золотого карася или медленно движущегося вдоль чакана, задумчивого темного линя. Он показал мне выпь — странную, нелюдимую птицу, которую почти невозможно заметить в тростнике, а узнать о её наличии поблизости можно легко, услышав вечером в темноте протяжное, пугающее мычание «водяного быка», долго раскатывающееся по водоему. Да практически всё, что я сейчас называю рыболовной интуицией — на самом деле, впитанные подкоркой рассказы отца и привитая им склонность к наблюдениям и размышлениям.
В обед была традиционная уха из всякой рыбы, но главной её составляющей были окуни. Их никто не чистил, просто выбрасывались внутренности. Иногда, при наличии сковороды, жарились лини. Тоже не чищенные, только потрошеные. Вкус жареной линевой шкурки — это что-то! Помню, как отец ел вареных окуней. Он брал рыбу и как-то ловко клал её на ладонь, раскрывая словно бабочку. Через пару минут на ладони оставался один скелет на шкуре. Я так и не освоил это искусство. Но зато, под его внимательным руководством и неспешными совместным распутыванием бесконечных «бород», я довольно быстро освоился со спиннингом — шестигранной, сходящейся на конус палкой из клееного бамбука, с пробковой рукоятью и «невской» катушкой. Но все равно, в детстве и юности поплавочная удочка была у меня в приоритете. Став чуть постарше, я уже спокойно отваливал из лагеря в одиночку, в поисках новых мест для ловли линя и сазана. Линь ловился практически везде, а вот в поисках сазанчика приходилось и думать и искать…
Вот такое у меня было детство. И обязан я этому счастью, прежде всего отцу. Он научил меня уважать и природу, и хороших людей. Научил любить книги, а их у нас дома было больше двух тысяч. Хотите верьте, хотите нет — я прочел их почти все, а потом и много других. Как начал в шесть лет со сказок Мамина-Сибиряка и Пушкина, так и читаю до сих пор. Правда книги теперь другие, по большей части злые и колючие, как и время наше теперешнее.

 

 

автор: Алексей (axtro). Первоисточник